[SIZE=+1][B]З[/B][/SIZE]ачем-то рассказываю тебе все это, я ведь тебя не знаю совсем, но ты уже стал частью моей жизни, такой длинной и ёмкой, с точки зрения данного мгновения, и такой крохотной и незначительной с точки зрения бесконечности вселенной, с той, с которой у меня вошло в привычку соизмерять свою значимость с самого раннего детства, т.е. с отсутствием её, я не могу дать себе право быть даже песчинкой в этой бездне времени и пространства.
Это случилось, когда я была совсем ещё крохотным ребенком, после какой-то детской болезни я оглохла, и состояние это продолжалось около двух лет, дискокомфорта при этом, с точки зрения окружающих, я совсем не ощущала, жила своей внутренней жизнью, звуками, которые наполняли меня изнутри, и очень сердилась, когда мама или бабушка упорно не хотели услышать то, что слышала я. Дед мой, который безумно меня любил, соорудил над моей кроватью композицию из веревочек, колокольчиков, трубочек и фигурок, которые в движении звучали перезвоном, и, я уверяла, что слышу их. Тогда я и научилась слышать «звоночки» людей, каждый звучал по разному, некоторые не звучали совсем, к большому изумлению моих близких я наотрез отказалась общаться с нанятой няней, объясняя это тем, что она совсем не звенит. Очень долго я не находила понимания у своих близких, пока дед, он то понимал меня всегда с полу взгляда, объяснил, что так я объясняю отношение человека к своей собственной персоне, состояние его чувственности. С тех пор для многих я стала маленьким камертончиком человеческих отношений, если приходил кто-то новый, незнакомый, меня спрашивали – ну что звучало. Я и людей называла как инструменты, контрабасами, роялями или балалайками. Когда здоровье мое поправилось, и слух вернулся ко мне, своему внутреннему слуху по привычке я доверяла больше, чем проверенной и выверенной информации, и это наложило на всю мою жизнь сильный отпечаток. Мои сверстники относились к моим причудам с большой иронией, я проводила больше времени со своими фантазиями, предпочитая книги и краски общению с подругами. Нежное и трепетное отношение моих родных к моим странностям только еще больше усугубляли обостренное внимание к моему крохотному, но уже такому ёмкому внутреннему миру. Сейчас, когда уже их нет в живых, я все чаще вспоминаю их удивительное понимание, эту необыкновенную музыку нежнейших колокольчиков, причудливых переплетающихся звоночков, и с неослабевающей чуткостью ищу подобное созвучие в людях, жизнь которых пересекается с моей. Звучит… не звучит…???